УГОЛ АТАКИ

В облаках, да еще когда управление заклинило, не много шансов на благополучную посадку. «В рубашке родился»,- говорили потом Георгию. Однако пускаться в подробности этого, да и других подобных происшествий он не любит. За самолет и за жизнь боролся - вот и все. И к небу своего отношения не изменил. Годы, с ним связанные, вспоминаются по-доброму, и грех было бы сказать, что небо к нему оказалось неласковым. И все-таки это «в рубашке родился» он слышал не раз.

Об этом человеке трудно написать коротко - за его плечами шестьдесят с лишним лет... И пожалуй, лучше всего он рассказал о себе сам в книге «Угол атаки». Страницы книги - как исповедь, рассказ о жизни, большой, красивой и трудной.

...Впервые мне довелось встретиться с Георгием Тимофеевичем в 1967 году. Поначалу знал о нем очень мало. Когда познакомился ближе, тоже не очень-то пополнил журналистский блокнот. Внешние детали говорили о нем больше, чем он сам. Золотая Звезда Героя, орденские ленточки в несколько рядов, знак заслуженного летчика-испытателя СССР, ромбик военной академии, полковничьи погоны на плечах...

Мы беседовали много раз. Обо всем. Но очень мало о его личных делах. Так уж получалось, что каждый раз приходилось прерывать рассказчика и «вытягивать» из него подробности именно его жизни, а не его товарищей и сослуживцев. Он же все больше говорил о них, о тех, с кем летал, работал, воевал.

Держался он скромно. Даже застенчиво. И очень сдержанно. Однажды мне вроде бы удалось его расшевелить. Он вспоминал детство, первые шаги в авиации, годы войны... Но все это были краткие сообщения, сухое перечисление событий. И опять приходилось прорывать его, задавать вопросы, которые ему казались очень странными:

- Погодите... А какая в тот день была погода?

- Где?

- Ну там, на аэродроме, куда вы шли на посадку «без двигателя»!

- Погода?.. Да зачем вам погода? - Он пожимал плечами.- Ну облачность была. Сплошная. Низкая. Без окон...

Упаси бог взяться в эту минуту за авторучку: налаживаемая с огромным трудом живая связь с ним могла тут же угаснуть. Из коротких бесед мне удалось собрать историю и предысторию его подвига.

Впрочем, все по порядку.

...Дом, где они жили в Енакиево,- неподалеку от аэроклуба. Взлет первых планеров,- значит, утро. Старший брат Виктор уже давно на аэродроме. Он инструктор по планеризму. Летом Виктор брал с собой и Жорку, показывал, рассказывал. Во время обеденного перерыва ему разрешалось садиться в кабину планера и балансировать элеронами.

Однажды над аэродромом появился самолет.

- Смотри,- Жорка дернул Виктора за рукав,- смотри!

- Вижу...

Самолет накренился, принялся кружить. Круг, второй, третий... После нескольких виражей летчик некоторое время вел машину по прямой против ветра, противодействуя ему. Самолет, казалось, висел неподвижно. Потом заметно увеличил скорость. Еще мгновение - и, сверкнув на солнце, быстро устремился вверх, перевалил на спину, почти тут же перешел в пикирование.

Жорка слышал рев мотора, который, достигнув наивысшего напряжения, вдруг сменился легким свистом. Самолет снова шел вверх, сверкая крыльями.

- Петля! - восторженно произнес Жорка и стал считать: - Раз... Два...

- Не петля, а полупетля,- поправил Виктор. Жорка продолжал считать:

Три...- Он уже приготовился сказать «четыре», но в самой верхней точке петли самолет перевернулся и как ни в чем не бывало полетел по прямой.

Ух ты! - вырвалось у Жорки.

- Не «ух ты», а полупетля! - пояснил Виктор.-А это штопор. Чисто, ничего не скажешь!

Виктор обхватил брата за плечи и, пристально глядя ему в глаза, спросил:

- Хотел бы так? Жорка опешил:

- Конечно, хотел. Да еще Как!

В аэроклуб Жорку не принимали. Довод один: мал еще. А он каждый день ходил и просил. Начальник летно-планерпой школы Василий Алексеевич Зарывалов наконец не выдержал:

- Ладно уж, приходи осенью, запишем тебя в планерную группу. Надоел ты мне во как.- И он провел ладонью по горлу.

Радости было - не передать. Мальчишка уже видел себя бывалым летчиком. Он уже «облетел» на самолете все столицы мира, он «крутиг» в небе сложнейшие фигуры. И пришла ему шальная мысль: бросить школу и учиться только в аэроклубе. Дома скандал. «Ишь, мудрец нашелся,- ворчал отец.- Ты что, без физики и математики летать захотел? Вон дружок твой - Колька фрезеровщиком работает и то на учебу по вечерам ходит. Ему, выходит, без грамоты нельзя, а тебе можно?»

- Не время за партой отсиживаться,- хмурился Жорка.- Ты же сам говоришь, что фашисты душат Испанию. Сейчас нужны военные летчики, и я стану им...

Сколько радости принес ему первый полет! Воображение потрясло не небо, а земля, которая совсем другая сверху, из кабины. Под крылом плыли квадратиками красные скаты черепичных крыш, черные сопки терриконов, зелено-желтые прямоугольники садов...

«Лечу! - думал Жорка.- Первый раз в жизни...» Никто не знает, как ему было в те минуты хорошо. Какое это удовольствие - подставить встречному, слепящему потоку голову, совсем пьяную от трепетного восторга, и всем, кто там внизу, крикнуть: «Ле-чу-у!»

- Ну, хватит пахать небо и бензин жечь,- говорил инструктор.

- Еще немножко,- умоляюще просил Георгий.

И они снова набирали высоту. Небо, налитое прозрачной прохладой, казалось, переливалось чуть заметной подрагивающей волной. Потом земля качнулась, и самолет пошел вниз. Ниже, ниже... А душа Георгия, наоборот, устремилась вверх. Небо снова и снова звало его в голубую бездну, и не было конца упоению высотой.

Год пролетел незаметно. Учлеты уже вели счет часам самостоятельных полетов. В аэроклубе ждали приезда комиссии, которая должна была отобрать кандидатов для поступления в военное училище летчиков. Георгия в список не включили.

- Возрастом не вышел ты, парень,- разводил руками начальник летной части Фомичев.- Тебе едва семнадцать стукнуло, а надо восемнадцать годков иметь.

Георгий упрашивал, грозился пойти жаловаться самому председателю комиссии. И пошел. Старший политрук Минаев испытующе посмотрел на парня, помолчал, раздумывая о чем-то, потом чуть насмешливо произнес:

- А что, можем и взять, если летать умеешь...

- Умею!..- И вдруг неожиданно для себя добавил: - Хотите покажу?

Чуть дрогнули брови у старшего политрука, он улыбнулся:

- Покажешь? Посмотрим.

В тот день среди учлетов Енакиевского аэроклуба только и разговору было, что о предстоящей проверке и отборе в училище военных летчиков. Когда Георгий залезал в кабину самолета, кто-то, окидывая критическим взглядом худощавую, щуплелькую фигурку паренька, неопределенно заметил:

- Н-да, трудновато такому в воздухе, силенки у него, видимо, не слишком много...

Георгий почувствовал, как краска ударила в лицо, обожгла румянцем щеки. Он крепче стиснул зубы. Запустил мотор. Самолет набрал высоту, сделал большой круг, потом поменьше. Теперь две простейшие фигуры - и посадка. Но Георгий не собирался идти на посадку. Самолет снова устремился вверх, потом резко пошел навстречу земле. Так и замелькала маленькая молния, четко вырисовываясь в синеве неба.

Старший политрук Минаев недовольно поморщился, но произнес:

- Чисто пилотирует, сорванец... Семнадцать ему, говорите? Возьмем!..

Потом были годы учебы в Луганской школе военных летчиков имени пролетариата Донбасса. Георгий от всей души признателен инструктору Ивану Леонтьевичу Беловолу. Опытнейший летчик умел преподавать «свою азбуку» так, что даже слепой, как он любил говорить, полетит, если «будет чувствовать землю».

Георгий чувствовал. Был он старательным и пытливым. Но старательно учились многие. Отличало его другое: настойчивость, интерес к технике, стремление /убраться до самой сути.

На первых порах у парня проявлялось мальчишеское ухарство. Ему запланируют контрольный полет по кругу, разворот «блинчиком», посадку, а он вираж крутанет и посадит самолет у самого «Т».

- Рискуешь! - говорили ребята.

- Это тоже надо уметь,- отвечал.

Начальство грозило отчислить. Обещал не лихачить.

Когда началась война, ему исполнилось двадцать. Память и по сей день хранит во всех деталях эпизоды огненных лет. Сколько их было!

...Летом 42-го шли ожесточенные бои на калининском направлении. Готовя операцию «Ржевский зуб», фашисты подтягивали в район города живую силу и технику. Переброска шла но железной дороге. Группа штурмовиков - шесть экипажей - получила задание уничтожить эшелоны на перегоне Муравьевка - Оленино. В шестерку входил и командир звена лейтенант Береговой.

Взлетели. Вскоре показалась сверкающая огнями вспышек линия фронта. Где-то слышались разрывы зениток. Пошли зигзагом, обходя опорные пункты противника. Вот излучина маленькой речушки, за ней лес... Самолеты пронеслись над верхушками огромных сосен и по команде ведущего обрушили свой груз на длинную ленту железнодорожных вагонов и платформ. Дрогнула земля. Взметнулись вверх темные шапки разрывов. Побежали, запрыгали оранжево-желтые языки. И все это смешалось с надрывным воем моторов, свистом, стрекотом пулеметов, уханьем пушек, лязгом, скрежетом...

«Илы» делали заход за заходом. На миг, всего на один миг цель словно замирала в цепком перекрестии прицела. Этого было достаточно, чтобы дать по ней залп. И снова заход.

Потом все стихло. Растаял вдали гул моторов, редкими стали взрывы, и только черный дым медленно поднимался в небо. Вечером техник самолета Я. Фетисов сокрушенно заметил:

- А здорово вам досталось, товарищ лейтенант! Одиннадцать иробонн. Едва залатали...

В тот год его приняли в партию, и тогда же на груди летчика появился первый боевой орден - орден Красного Знамени.

...Трижды горел его самолет, трижды летчик был на грани жизни и смерти, и трижды, будучи уже «похороненным», он возвращался в родной полк.

Первый раз такое случилось под Ржевом. Во время поиска напоролись на зенитный заслон, прикрывавший железнодорожную станцию и мост через приток Обша. Георгий зашел на цель, полоснул огнем и хотел снова занять место в строю, как вдруг почувствовал - с самолетом что-то неладно: фонарь кабины забрызгало маслом, мотор задымил. Подбитый штурмовик, теряя скорость, устремился к земле.

Машина упала на деревья. Они-то и смягчили удар. Георгий выбрался из кабины, достал карту. Сориентировался. Сто пятьдесят километров пешком и на перекладных пришлось преодолеть, пока добрался до своих. Пять дней его не было в полку. Считали погибшим. А он пришел и через несколько дней снова повел штурмовик в бой.

Второй раз его сбили в августе 1943 года. «Илы» наносили удар по танкам противника. В пылу атаки Георгий не заметил, как с двух сторон на него зашли два «фоккера». Третий атаковал сзади. Хотел увернуться, но было поздно. Языки пламени лизнули машину. Попробовал сбить пламя резким маневром. Не получилось. Тогда, скрипя зубами от злости, развернул самолет в сторону линии фронта и стал уходить. Дым проникал в кабину, разъедал глаза, душил.

«Еще немного», - лихорадочно думал он. Его мысли оборвал стон воздушного стрелка Ананьева.

- Петр, прыгай! - закричал Георгий.- Сейчас перелетим линию фронта. Прыгай!

- А ты, командир?

- Прыгай, говорю! Приказываю: прыгай!

У стрелка горели парашютный ранец и сапоги. Огонь подбирался и к летчику. Сквозь дым Георгий едва различал землю, хотя высота была небольшой.

Выравниваю... Прыгай! Я потом...

Приземлились на нейтральной полосе. Еще не успели погасить купола парашютов, как по ним открыли огонь. Враги решили добить их на земле. И тут со стороны наших позиций вдруг вынырнул юркий газик. Он маневрировал между воронками, взрыхлившими широкое ноле, исчезал в лощинах, выскакивал на гребни бугров, словно катер во время шторма. Летчика и стрелка втащили в машину, и газик помчался обратно.

...Весной 1944 года шли бои в районе Винницы. Была пора половодья. Таяли снега, наступил сезон дождей. Земля набухла, превратилась в сплошное месиво. Грязища. Слякоть. Гитлеровцы двигались только по большакам. По другим дорогам обозы и техника пройти не могли. Штурмовики охотились за колоннами. Идут вдоль ленты дороги и выискивают противника. Во время одной из штурмовок зенитный снаряд попал в самолет Берегового, разбив водяную помпу мотора.

До своего аэродрома дотянуть не мог. Винт остановился. Сел кое-как. Осмотрелся. Чуть впереди - скопление вражеских машин, повозок. Брошенные пушки, различное снаряжение. Видно, фашисты спешно бежали, спасаясь от внезапного прорыва наших танковых частей.

Георгий и воздушный стрелок Виктор Харитонов сориентировались, определили место посадки. «До дома далеко. Что делать?» Выбрали грузовую машину итальянской марки, низенькую, тупорылую. Погрузили в нее снятые с самолета пушки и рацию - в путь. ...Кончилась война. 9 мая 1945 года мир узнал о полной капитуляции фашистской Германии. Люди праздновали Победу, а с маленького фронтового аэродрома, что расположился неподалеку от чехословацкого города Брно, все еще уходили на боевые задания краснозвездные штурмовики. И даже 11 мая советские летчика вели бои, уничтожая последнюю группировку врага, отказавшуюся сложить оружие.

Там, в Чехословакии, под Брно, сделал Герой Советского Союза Георгий Береговой свой 185-й боевой вылет. Потом? Потом были мирные дни. Были раздумья о будущем. Был поиск. Свое место в жизни искал жадно, увлеченно, брался за то, что посложнее. И нашел - в научно-исследовательском испытательном институте, куда его направили работать. Испытательный аэродром стал Береговому и домом, и школой. Здесь начинали свою жизнь новые самолеты. И днем и ночью гудели двигатели - уходили в небо крылатые машины. Случалось всякое. Угрожающе мчалась навстречу земля, скрежетал не выдерживающий напряжения металл, разгерметизировались кабины на больших высотах... Требовались максимальное напряжение сил, высокая профессиональная подготовка, мужество и ежедневная, ежечасная готовность к риску. Такой была эта «просто работа, просто служба».

...Предстояло испытать новое радиооборудование. С заснеженного аэродрома взлетел самолет. Сквозь легкий шумовой фон эфира слышно мерное пение турбины. Переговоры с землей - вопросы, I ответы. Стрелка высотомера медленно ползет по шкале, отсчитывая десятую тысячу метров. И вдруг машина вздрогнула, начала проседать. Самолет вроде бы и управляем, но идет со снижением. Что случилось? Почему? Стрелка указателя оборотов двигателя безжизненно стоит на пуле. «Заклинило подшипники?» Рука потянулась к дроссельному крану, перекрыла подачу топлива. В наушниках тишина: нет электропитания, нет связи. Эфир молчит.

«Спокойно, все будет хорошо»,- мысленно повторяет летчик, разворачивая самолет в сторону ближайшего аэродрома.

Скорость падает. Если она станет ниже минимальной, самолет не сможет держаться в воздухе, он превратится в тонны металла, которые рухнут на землю.

Стекло фонаря кабины покрылось инеем. Перед глазами летчика молочная пелена. Нет электропитания, нет обогрева. И снова: «Спокойно! Ручку чуть от себя. Но только чуть-чуть. Высоту надо беречь».

Чем ниже спускался самолет, тем плотнее становилась стена облаков. Видимость - ноль. Летчик тянется лицом к бронестеклу, дышит на него, трет перчаткой, чтобы высветить маленький пятачок. До боли в глазах всматривается в туман. Но вот облака раскололись. Белым пятном стремительно надвигалась земля. Многотонная, потерявшая скорость машина быстро шла вниз. Мысль работала со скоростью приборов - их показания фиксировались пилотом мгновенно: скорость... высота... скорость... высота...

Впереди уже видна узкая серая полоска бетона. Стрелка высотомера перескакивает с деления на деление. «Хватило бы высоты!» Теперь самолет куда труднее удержать от проседания. Выпущенные шасси и щитки бешено сопротивляются встречному воздушному потоку. Ручку управления от себя... Яркий блеск снега, огонек сигнальной ракеты. Пальцы занемели. До земли две-три сотни метров - три секунды! Раз, два, три...

А потом вместе с конструктором он докапывался до причины происшедшего, чтобы исключить его повторение.

Как нет в природе двух абсолютно одинаковых вещей, так и у летчика-испытателя не бывает двух одинаковых полетов. Сегодня он исследует поведение машины на сверхзвуковых скоростях, завтра «карабкается» на максимальную высоту, послезавтра он «занят» штопором... Он знает, что от его заключения зависит судьба самолета. Он не должен, не имеет права ошибаться.

...То была необычная машина. Не самолет, а стрела. Длинный фюзеляж - труба да маленький треугольник - крылья. Серебристой молнией сверкала реактивная птица в зоне испытаний. Задача - опробовать самолет на всех режимах, исследовать его реакцию на рули, изучить тонкости «характера». Разгоны, площадки, снова разгоны... По крутой кривой машина взмывала в поднебесье. Мгновение - и она уже на критической точке, вот-вот ляжет на спину. Потом сложный каскад фигур, когда от перегрузки тяжелеют веки, когда чудовищная сила вдавливает пилота в кресло. Потом тяжесть уходит. Человека бросает вверх, и только привязные ремни удерживают его в кресле.

Испытатель создает для самолета самые строгие режимы: подвергает максимальной перегрузке, доводит до сваливания, узнает предел прочности. Все вроде бы просто. Но за этой простотой подвиг. И чтобы вершить такие подвиги, надобны не только мужество и большое мастерство, но и особое чутье. Это когда пилот каждой своей клеткой чувствует пульс самолета.

Один полет, другой, третий... Земля слушала голос испытателя. Береговой докладывал о выполнении каждого пункта программы. Коротко. Четко. Он уже собирался идти на посадку, как вдруг почувствовал, что ручка стала «мертвой» - заклинило управление.

До земли далеко. И стало быть, еще есть время подумать, как использовать этот запас высоты. Самолет неуправляем. В таких случаях положено покинуть машину. Положено! Но он не может прыгать, считает, что надо садиться во что бы го ни стало... Надо спасать машину: для себя, для конструктора, для других.

Георгий пробует сдвинуть ручку управления. В любую сторону, но только бы сдвинуть, почувствовать, что она двигается. На лбу выступает пот - столь велико напряжение. Еще попытка, еще... Ручка судорожно вздрагивает, смещается на какой-то миллиметр, подчиняясь усилиям человеческих мышц, по по-прежнему «мертва». На высоте 11 километров самолет совсем перестал подчиняться человеку.

С земли ждали докладов. Там поняли: что-то неладно. Но спрашивать, что и как, не стали - не хотели мешать летчику. Ведь у него нет липших секунд для слов - он ведет борьбу за свою жизнь и за жизнь самолета.

Самолет шел к земле. Но без действующих рулей машину не приведешь на аэродром! Стрелка высотомера ползла вниз.

Георгий сбавил обороты. Сектор газа был единственной его надеждой, последним шансом. И он ухватился за него.

Снова попытка заставить самолет изменить направление полета, подчиняясь изменению скорости... Сколько таких попыток! Сколько усилий!

Мелькнула посадочная полоса. Пилот ждет привычного толчка. Вот он! Шасси коснулось бетонки. Здесь уже спасательные средства. Примчались пожарная и санитарная машины. Но они не понадобились.

Долго обсуждали летчик и конструктор происшедшее. Случайность? Да. Причину ее определили сразу же после посадки. Потом решали, как изменить конструкцию, чтобы подобное не повторилось.

Время, проведенное Георгием Береговым в воздухе, составляет внушительную цифру - почти две с половиной тысячи часов, сто долгих суток. Шестьдесят три типа самолетов записаны в летную книжку испытателя.

...После первых стартов пилотируемых космических кораблей он подал рапорт с просьбой зачислить его в отряд космонавтов. Не погоня за славой влекла его на путь «звездолетчиков», не жажда острых ощущений, не праздное любопытство. Он сразу понял, что те, кого называют Икарами XX века, кто садится в кабины «Востоков» и «Восходов», - тоже испытатели. Полагал, что его опыт может быть полезным.

Ему перевалило за сорок. Вроде бы не так уж и много. Но это было намного больше, чем Гагарину пли Титову. Ему напоминали об этом, понимающе сочувствовали, но он не отступал, доказывая свое право па мандат космического испытателя. И доказал.

Ему доверили испытать корабль «Союз». Испытать после того, как погиб Владимир Комаров. Это был трудный шаг. Но он пошел на него без колебаний. Ведь совместный полет пилотируемого и беспилотного кораблей, маневрирование в космосе должны были стать генеральной репетицией перед созданием первой в мире экспериментальной орбитальной станции.

Мужественный человек, не любящий показывать свое внутреннее состояние, он скажет спустя годы:

- Американцы готовят Томаса Стаффорда к совместному эксперименту «Союз» - «Аполлон». А ведь он с двадцать четвертого года...

- Ну и что? - спросил я его.

- Просто так. Я старше его всего лишь на три года...- И добавил: - Каждый летчик всегда мечтает взлететь еще выше. Мне посчастливилось узнать неземные скорости и высоту - побывать в космосе. Это истинное счастье. Однако человек так уж устроен, что мечтает иметь чуточку больше счастья, чем у него уже есть. Я - не исключение. Хочу быть еще полезнее делу, которому служу...

Он верен космосу, как когда-то небу. У него свои критерии, свои суждения о новой профессии:

- К любой работе нужно относиться творчески. Мастер - не просто исполнитель, а настоящий мастер работает как художник. Неважно, чем занимается человек, доит ли коров или пишет книги, летает в космос или шьет платья...

Мастерства достигает тот, кто четко понимает место своей работы в общем деле. Сколько людей, организаций задействовано в том, чтобы сделать космический корабль! И вся эта титаническая работа замыкается на одном человеке или нескольких людях - экипаже космического корабля. Весь свой арсенал знаний космонавту нужно приложить, чтобы выполнить работу на высоком уровне. Иначе можно свести на нет усилия сотен, тысяч людей.- Он смолкает в задумчивости и после паузы добавляет: - Мастерство и талант - понятия неразделимые. Качество же работы прежде всего в добросовестном и творческом отношении к своему труду…