ВЕРНОСТЬ МЕЧТЕ

Когда «Восход» приземлился, Константина Петровича спросили: Что более всего потрясло вас в космосе? Все и ничто, - ответил он серьезно.

- Ну а звезды, горизонт, невесомость?.. Он пожал плечами:

- Я «видел» это до того, как увидел. И немножко знал, как все это будет.

- О чем вы думали, когда услышали команду «Пуск»? Он улыбнулся и ответил:

Подумал, что уже нет силы, которая могла бы остановить этот полет...

Сказать, что он, доктор наук, профессор, влюблен в свою работу, за успехи в которой не раз награждался орденами, - значит ничего не сказать. Сказать, что с детства тянуло его к технике, - опять слова. Можно сказать о нем: добрый, хотя бывает и злым, любит книги и равнодушен к спорту. Можно сказать о вдохновенной силе, героизме ума, вечном поиске, убежденности...

Я не собираюсь давать ему оценку как конструктору и ученому. Его дела и талант отмечены по достоинству. Вряд ли нужно касаться сугубо специальных работ, которые он выполнял, его печатных трудов, того, чем он занят сейчас. Все это лишь часть его биографии, интересной, достойной. Но не менее интересные события предшествовали всему этому.

Есть у него свои вехи в жизни, поворотные пункты, что ли. И об этом лучше всего расспросить его самого. Правда, он не очень-то щедр на слова и внешне несколько замкнут. При разговоре держит Голову чуть вниз, и в этом наклоне и сутуловатой фигуре чувствуются собранность и упрямство.

Когда я попросил его рассказать, как и когда он пришел в космонавтику, он долго молчал.

- Сложно ответить на этот вопрос, - начал он. - Давно. Очень давно... Когда был мальчишкой, трудно было решить, что в жизни самое интересное. Тянет тебя то туда, то сюда, и каждый раз с одинаковой силой. Удастся прокатиться с шофером в кабине - хочется стать шофером. Плывешь по речке на старенькой плоскодонке - мечтаешь стать капитаном дальнего плавания. Гудит в небе самолет - чувствуешь, что какая-то неведомая сила толкает тебя ввысь и чей-то голос нашептывает: будь летчиком... И все-таки еще в раннем детстве появилась у меня тяга к звездам...

Было это еще до войны. Помню очень хорошо картину детства. Солнечный день. Мы с братом сидим во дворе и смотрим вверх. Небо в облаках. «А дальше что?» - спрашивает один из нас. «Дальше атмосфера».

Пять лет разницы в возрасте не были помехой его дружбе с братом. Обычные детские раздоры никогда не перерастали в продолжительную ссору. Даже увлечения у них были общие - оба каждую свободную минуту отдавали книгам. Да и дружба между ними была не той обычной, которая существует между старшим и младшим. Их связывали общие стремления и неудержимый интерес к проблемам звездных полетов.

Как-то Борис принес домой книгу Перельмана «Межпланетные путешествия». Читали запоем. А когда была перевернута последняя страница, стало грустно. Затем спорили о реальности дерзких проектов переселения на Луну, Марс, Венеру. Тогда все это казалось простым. Смущало другое: почему люди, столь долго и упорно стремясь полететь во Вселенную, до сих пор остаются па Земле? Они недоумевали, задавая себе один и тот же вопрос: «Почему?» Но ответа не находили. А ведь кто-то должен быть первым! Может, им суждено быть первыми среди тех, кто отправится в это путешествие? Может быть, люди настолько заняты земными делами, что им не до космоса?..

Косте исполнилось десять лет, когда в голове созрел «четкий и продуманный во всех деталях» план полета на Луну. На листках линованной бумаги были записаны основные данные для этого полета. Было учтено все: время на постройку лунной ракеты и подготовку к дальнему рейсу. Собирался захватить с собой карту Луны, вырезанную из старого журнала, и непременно глобус (последний, вероятно, был нужен для того, чтобы выбрать место посадки при возвращении на Землю), а также паяльник и другие инструменты: мало ли что может случиться в дальней дороге...

Сложнее было со школой. Заканчивал он в ту пору третий класс. Всего третий! «Багаж» не велик для звездного путешествия. Для того чтобы рассчитать время полета, как это делали они с братом, придумать конструкцию корабля и разобраться в формулах Циолковского, нужно было знать физику и алгебру. Эти науки изучали в старших классах. Стало быть, нужно ждать. Ну а потом - институт. Это уж обязательно. Так говорили взрослые. Этого хотел и отец. Как высоко ни взлетала фантазия мальчика, он понимал, что без знаний ему не подняться к звездам.

И все-таки полет в космос Костя безоговорочно возложил на себя. По его подсчетам, аккуратно записанным в специальной тетрадке, получалось так: к Луне оп полетит в 1964 (да-да, именно в 1964-м) году. Причем учитывались «срывы» и «задержки», упрямство родителей («ведь могли просто не пустить») и сроки постройки «лунолета». Но в то, что полет состоится в 1964 году, Костя верил твердо.

В школе его считали чудаком. Ребята только отмахивались, когда он начинал рассказывать о задуманном и уносился к иным мирам на крыльях мечты. Обидное «фантазер» стало чем-то вроде клички. Но он верил всем своим мальчишеским сердцем, что мечта его станет явью.

Говорят, что все проверяется временем. Костю в этом убедило то, что брат вскоре «изменил» космосу. Бориса все больше привлекала романтика военной службы. Он с нескрываемой завистью поглядывал на молодцеватых, подтянутых лейтенантов с красными кубиками на петлицах, бегал на плац, где под дробь барабанов и походные марши духового оркестра маршировали красноармейцы. И однажды объявил, что подал заявление в артиллерийское училище.

Потом Борис уехал в город Сумы. Письма от него приходили нечасто: то экзамены, то лагерные сборы. Последняя открытка была датирована 10 июня 1941 года. Борис сообщал, что он уже лейтенант, получил назначение в Белорусский военный округ, едет в Минск. А через несколько дней началась война.

Когда объявили об этом по радио, не сразу дошла до детского сердца вся серьезность случившегося. Все так же безоблачно было залитое солнцем воронежское небо, но люди как-то сразу стали другими. Тогда еще думалось: война продлится педели две, ну месяц, два от силы. Обернулось все по-иному...

Мария Федоровна плакала, тревожась за старшего сына. Каждую сводку Совинформбюро слушала с замирающим сердцем. Костя старался развеять ее тяжелые думы. Потом вызвали в военкомат отца. Вскоре Петр Павлович ушел на фронт.

Многие мальчишки, мечтавшие о Луне, погибли на этой войне. В сентябре почтальон принес короткое извещение: «Лейтенант Феоктистов Борис Петрович погиб в боях с фашистскими захватчиками...»

Люди не рождаются смельчаками. Тот, кто был па войне, знает, что такое первая бомбежка или первая атака, зияющее дуло пистолета перед глазами и стон умирающего друга.

...Фронт приближался с каждым днем. На город падали фашистские бомбы и снаряды. Небо, набухшее от черного дыма и пороховой копоти, опустилось к самой земле, давило на крыши домов, рваными кусками плыло по глади Дона. Передовая всего в нескольких километрах от города. Если взобраться па чердак большого дома, что рядом со школой, хорошо видно, как вдали, у самого горизонта, поднимаются к небу серые столбы земли и дыма. Это разрывы. От уханья пушек гудела земля. Днем и ночью алел на западе отсвет пожаров.

Все громче гремела канонада но утрам, все яростнее полыхало небо. И все острее вставал перед шестнадцатилетним парнишкой вопрос: «Что же делать? Разве затем он вступал в комсомол, чтобы отсиживаться дома, когда кругом горе такое?» Написал заявление, пришел в военкомат. Просил, чтобы послали на фронт. Отказали. - Мал еще, - бросил военком, добавив, что не детское это дело - воевать.

Костя спорил, доказывал - не помогло. Пошел к другому начальнику. Все твердили одно и то же: «Мал».

«Все равно удеру», - решил он. Дважды тайком от матери убегал на передовую, но его возвращали, твердя все то же: «Мал еще!»

А враг наступал. День и ночь по улицам города шли почерневшие от горя люди - старики, женщины с малыми детьми. У одних - котомка в руках, у других - мешок за плечами. Стон и плач стояли на дороге, а в воздухе не смолкал надсадный вой самолетов с крестами. Фашистские летчики недрогнувшей рукой нажимали на гашетки и сбрасывали на безоружных бомбы. Стонала земля, стонали люди...

Вместе с беженцами шли и солдаты. Усталые, запыленные, многие в окровавленных бинтах. А исхудалые и измученные лошади с трудом тащили военные повозки и пушки, везли тяжелораненых. Армия отступала.

Костя был один. В узкую прорезь чердачного окна был виден школьный двор н кусочек улицы. За уступом полуразрушенного дома трое солдат в разорванных гимнастерках и окровавленных бинтах суетились у пушки.

Пушка вздрагивала, выплевывая узкий язычок огня, а потом вдруг словно осеклась. Наступила тишина. Костя ждал: вот-вот начнут снова стрелять. Но так и не дождался. Видел, как артиллеристы - их уже было двое, третий лежал рядом, широко раскинув руки, - шарили по пустым ящикам, разгребали стреляные гильзы, потом, не найдя ничего, бросили в пушку гранату и ушли, унося с собой товарища. Тогда мальчишка не выдержал и заплакал...

Опустели дома и улицы. Ушли из города и Мария Федоровна с сыном. Ушли, захватив с собой лишь маленький узелок. Шли по пыльной дороге пешком. В деревне Верхняя Хава остановились передохнуть. Зашли в крестьянскую избу. Уставшая мать задремала у печки, а Костя снова сбежал. По той же дороге хотел вернуться ночью в город, но... не дошел. Поутру повстречал группу военных. Сразу определил - свои. Покрутился вокруг них, расспросил, кто старший, и прямо к нему. Тот сразу узнал паренька, которого еще в Воронеже часто видел в военкомате.

Ты как сюда попал? - спросил командир с нарочитой строгостью.

Костя сразу уловил в его голосе доброжелательность и, стараясь держаться как можно тверже, отвечал:

- Воевать пришел... - И тут же: - Прогоните, снова приду.

- Родители есть?

- Есть.

- Где они?

- Отец - на фронте, мать - не знаю...

Командир помолчал, закрыв воспаленные, с красными прожилками глаза: три ночи без сна. Достал папиросу, закурил. Потом тихо сказал:

- Ладно, малец, попробуем тебя в разведке. Сейчас главное - пробраться в город, узнать расположение противника, какие войска, где, сколько. Понял?

Костя кивнул. Только сейчас он по-настоящему понял, что такое война. Он почувствовал, что ему доверяют, доверяют важное дело.

...Его подняли па рассвете. Объяснили, что должен говорить, если поймают фашисты. Потом посадили в машину. Старенькая, видавшая виды «эмка», чуть тарахтя, ползла по ухабистой дороге. Не доехав до города километров семь, она остановилась, и его высадили. Сопровождающий пожал хрупкую мальчишескую руку и чуть подтолкнул: «Иди!»

Он шел, стараясь пи о чем не думать, но мысли рождались сами по себе, обрывались, перескакивали с одного на другое: луна, война... Временами ему казалось, что кто-то следит за ним, крадется сзади, осторожно ступая след в след и тяжело дыша. Проходила минута, другая, он успокаивал себя, стыдил и... снова за спиной - шаги и дыхание.

Пока дошел до линии фронта, день был в самом разгаре. Парило. Он чуть замедлил шаг, чтобы обдумать, что делать дальше. Нужно было пройти полуразрушенный мост на глазах у фашистов. Понимал, что это опасно, но иного выхода не было, и он пошел. Подойдя к мосту, он остановился как вкопанный. Перед ним в самых неестественных позах застыли женщины и дети. Упавшие или прислонившиеся к перилам ребятишки смотрели на него остекленевшими глазами.

Стало страшно.

Он понял, что они бежали по мосту, а фашисты вдоволь поупражнялись в стрельбе по живым мишеням. О зверствах гитлеровцев Костя слышал и раньше, но то, что он увидел сейчас, было чудовищно.

В центре Воронежа наткнулся на столб, на котором висел человек. Ноги стали ватными. Кружилась голова. И все-таки он заставил себя подойти ближе. Разглядел - старик. К груди приколот обрывок грязной картонки: «За помощь партизанам».

Его охватила ненависть. Сжав до боли кулаки, он пошел дальше.

Город казался мертвым. Пустые улицы, пустые дворы. Где же люди? Куда все подевались?

Через день он вернулся к своим и принес первые сведения. А наутро снова отправился в разведку. Линию фронта перешел между Отрожкой и Придачей. Километров пять шел полем. Это была открытая, безлесная дорога. Сказалась неопытность. Что он мог понимать в военной тактике в свои шестнадцать лет! А ведь там, в степи, на каждом шагу его подстерегала смерть.

Переплыл речку. Потом начался подъем в гору. Прошел по знакомым улицам в дальний конец города, покрутился у здания, где толпились гитлеровцы. Видимо, это был штаб. Стал примечать места, где фашисты устанавливали орудия. И вдруг его схватил за рукав часовой.

Костя заплакал:

- Дяденька, отпусти.

Солдат стал кричать на него, грозить автоматом и, видя, как растет испуг в глазах подростка, издевательски хохотал.

В этот раз Косте удалось убежать. Добрался до своих. Командир внимательно выслушал его, что-то записал в блокнот и сделал отметки на карте.

- А ты молодец! Из тебя получится настоящий разведчик. Случалось так, что проскочить в расположение гитлеровцев

было легче, чем вернуться обратно. Путь преграждала река. Днем переплыть ее нельзя: сразу заметят. Приходилось ждать ночи.

Редкие израненные деревья роняли пожелтевшие листья. Ветер подгонял их к ложбинам. Временами листья тихо хрустели, будто жалуясь. Это проходил патруль.

Костя засекал время. Часов не было, поэтому считал про себя: один, два, три, четыре... Порой до трех тысяч и больше, пока патруль не появлялся снова. Так определял, успеет ли проскочить в этот промежуток.

Мешали и ракеты. Они, повисая над рекой, освещали воду и берег. Становилось светло-светло. Как днем. Он прижимался к траве и ждал, когда снова стемнеет.

Однажды пролежал всю ночь. Вот-вот начнет светать, и тогда все сорвется. Ждал. Вот уже небо начало понемногу сереть. И вдруг ветер пригнал огромную косматую тучу. Река сразу стала угрюмой. Ивняк пригнулся к свинцовым водам. На землю упали первые крупные капли. «Грозовая... Да и град, наверное, будет»,- подумал он. И не ошибся. В густой кисее дождя, повисшего над рекой, небольшая фигурка прямо в одежде скользнула в воду и исчезла...

В очередную разведку Константин шел не один. Давал, как говорили, «провозные» Кольке - тоже мальцу, который прибился к отряду. Вышли, как обычно, на рассвете. Обошли стороной места, где слышалась стрельба. Несколько раз ложились, прижимаясь к земле, - опасались шальных пуль.

Стараясь побороть страх, Костя с невозмутимым видом лежал на животе с травинкой в зубах. Колька морщил лоб, тер шею и пытался застегнуть ворот рубахи. Это почему-то ему никак не удавалось.

До города добрались благополучно. Дальше шли порознь: Костя - впереди, Колька - сзади, так, чтобы не терять своего «ведущего» из виду. Костя уже знал маршрут и уверенно шел прямо к тем местам, где побывал раньше. Прошли по улице Плеханова, потом Урицкого... Внимательные глаза все замечали, фиксировали в памяти.

В городе гремела канонада. Гулкие разрывы то раздавались где-то рядом, то сотрясали воздух вдалеке. Когда слышался свист снаряда, ребята жались к стенам домов и, притаясь, ждали: вот сейчас громыхнет. Потом шли дальше. Увлекшись поиском, мальчишки не заметили, как попали в район пустынных улиц. Все реже попадались отдельные прохожие, все чаще они прятались во дворах и подъездах домов, когда наскакивали на патрулей. Казалось, уже все осмотрели и можно возвращаться, как в одном из переулков раздался окрик: «Хальт!» Их поманил к себе долговязый фашист с молниями на петлицах и на рукаве.

«Эсэсовец», - едва успел подумать Костя, как его спутник юркнул в какой-то двор. Двое солдат бросились за ним. Третий, здоровенный рыжий детина, шагнул к Косте и больно ударил по лицу, прокричав что-то по-немецки. Он о чем-то спрашивал, но Костя молча смотрел на его забрызганные сапоги. Подошел второй эсэсовец, с крестом на груди. Он хотя и плохо, но говорил по-русски, коверкая каждое слово. Костя уловил лишь то, которое этот второй злобно повторял: «Шпион... Шпион...»

Потом фашисты долго таскали его по городу, били. Он пробовал вырваться, но цепкие руки крепко держали за воротник. Сколько продолжались эти мытарства, он уже не помнит. Из разговора гитлеровцев Костя понял, а может быть, ему подсказало шестое чувство, что его собираются убить. Сердце защемило. Нет, он не испугался. Страх, который был вначале, уже прошел. Просто стало обидно: вспомнился товарищ по разведке, с которым он ходил так же, как с Колькой. Он умер у него на руках, и Костя поклялся отомстить за друга. А теперь его самого собираются убить. Вспомнилась мать: «Где-то она сейчас?»

Остановились около ямы. Фашист, поиграв перед его лицом черным дулом пистолета, нажал курок. Острая боль обожгла подбородок, глаза заволокла темная пелена, а ноги подкосились под тяжестью тела. Упав, не ощутил боли, но понял, что жив. Тут же подумал: «Шевелиться нельзя». Эсэсовцы не торопились уходить. Закурили. В это время раздались голоса. Кто-то подошел. Поговорили. Потом около его головы, едва не задев ухо, плюхнулся огромный булыжник. Наверху захохотали. Зацокали сапоги, и все стихло...

Было холодно и сыро. Костя открыл глаза. Сколько времени он пролежал в яме, сказать трудно. В памяти все перепуталось. Видимо, временами он терял сознание. Попробовал подняться. Голова болела, шея тоже. Мокрая рубаха липла к телу. Кровь. Рядом, уткнувшись лицом в землю, лежал человек. Костя толкнул его и позвал тихонько: «Дядь, а дядь...» И не узнал своего голоса: таким он был слабым, глухим.

Человек не отозвался. «Мертвый», - подумал Костя, и от этой мысли стало особенно жутко.

Он с трудом выкарабкался наверх. Вокруг ни души. Где-то вдали громыхали взрывы. Этот шум то нарастал, то затихал. Костя старался вспомнить, что же произошло. Но мысли его, разорванные на куски, никак не складывались в последовательную логическую цепочку.

Потом, словно из-под земли, появился Колька. «Жив?» - жарко дохнул в ухо. Испуганный и озябший, он был похож на котенка. Надо было скорее бежать, бежать к своим, и мальчишки кинулись в ночь...

Костю отправили в госпиталь, где его и нашла Мария Федоровна. Как память о прошлом хранится у Константина Петровича Феоктистова медаль «За победу над Германией» - заслуженная награда разведчика, который именно тогда, в шестнадцать мальчишеских лет, понял: нет ничего дороже жизни. И жертвовать ею можно лишь во имя самой высокой цели.

...Кончилось лето, а вместе с ним и военная служба Константина. Мать увезла его в Коканд, подальше от фронта, подальше от страхов и ужасов войны. Там он поступил в десятый класс. Последний класс школы, после которого начинается дорога в самостоятельную жизнь.

Когда ехал в Москву, собирался поступать в МАИ. Но на экзамены опоздал. Посоветовали: «Иди в Вауманский, там еще продолжается набор». И вот начался многолетний штурм науки - день за днем, год за годом...

В заботах и трудах летело время.

Пришла зрелость. Он много работал, и работа требовала напряжения, полной отдачи всех сил. Но давняя мечта не покидала его.

В октябре 1957 года стартовала ракета, которая вывела на орбиту вокруг Земли первый в мире искусственный спутник. Константин Петрович тоже был причастен к этому событию. После него он еще больше поверил в реальность задуманного, которое перестало быть далекой юношеской мечтой. После полета Белки и Стрелки ему стало ясно - теперь скоро. Человек может и должен лететь в космос. Он предложил свою кандидатуру для полета на первом пилотируемом корабле и был настойчив в достижении цели...

12 апреля 1961 года он был на космодроме. То был не обычный день.

Он видел грандиозное зрелище исторического старта, слышал доклад Гагарина, понял, что старт прошел нормально.

Ракета скрылась из глаз. Отпели свою громогласную песню могучие двигатели. Растворился в небесной голубизне яркий язык пламени. Над степью снова воцарилась тишина. Все ждали сообщений с других постов наблюдения. Ждал и он.

Сообщения передавались по телеграфу кодом: 5 - хорошо, 1 - плохо. И вот застучал телеграф, выбивая одни пятерки: 5, 5, 5, 5, 5. И вдруг: 3, 3, 3... Что такое? У всех тревожное недоумение. Потом снова: 5, 5, 5,.. Как выяснилось позднее, произошел какой-то сбой в линии связи.

На пункте управления жадно ловили каждое сообщение из космоса. И ждали. Вот корабль вошел в плотные слои атмосферы. Проходит минута, вторая, третья... Люди на Земле ждали этого дня. Константин стал доказывать академику Королеву необходимость включения в космический экипаж ученого. Именно сейчас, на первом этапе. Доказывал страстно, горячо, убедительно. А в ожидании решения работал. Много, жадно. И готовился. Прошел цикл тренировок. И вот наконец долгожданное: «Вам добро!» Сбылась мечта, которой он был верен и к которой шел почти четверть века.

Он - конструктор, доктор наук, профессор. Когда на Байконуре готовится очередной старт, его можно встретить среди тех, кто ответствен за эту работу. Когда космонавты находятся на орбите, его можно встретить в Центре управления полетом...

При каждом полете, коротком или долгом.

Такая у него работа...