«ДЛЯ НАС ЭТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ...»

Это было сразу же после испытательного полета «Союза-12», Экипаж корабля прибыл в Звездный и находился на карантине, Первый ужин на земле, в кругу родных и друзей. По-праздничному накрыт стол, только в бокалах не шампанское, а апельсиновый сок. Таков послеполетный режим. Первым поднял тост командир корабля Василий Лазарев. «За наших дублеров! Большое им спасибо!» - сказал он. Олег Макаров, бортинженер «Союза-12», поддержал его: «За наших дублеров! За их полет!»

Тогда я узнал, что во время полета «Союза-12» на связи были Алексей Губарев и Георгий Гречко. За них, за дублеров, и поднял свой первый тост основной экипаж.

Вспомнился этот случай потому, что в словах о дублерах было нечто большее, чем признательность. В них были товарищеская теплота, уважение и то понимание человеческого состояния, которое не нуждается в пояснениях. После этого много дней, сложившихся в месяцы, я ходил по следам этих двух жизней, чтобы понять, что им дало право стать основным экипажем. Бывая в Звездном и на Байконуре, знакомился с их товарищами по работе, листал личные дела, беседовал с ними самими... И каждый факт мог бы стать сюжетом отдельного очерка, потому что открывал какую-то часть их казни, их характера, того, без чего судьба каждого из них - человека и космонавта - не состоялась бы.

1941 год... Ему едва исполнилось десять, когда началась война, В ту пору семья жила в совхозе неподалеку от Зеленограда. Отец, Колхозный бригадир, умер в 1936 году, и они жили впятером: мать, Он и три сестры. В их местах проходил крюковский рубеж, на котором остановили фашистов, рвущихся к столице. Земля гудела от взрывов бомб и снарядов. Рваные воронки, сломанные деревья, красный от крови снег, одинокие печные трубы среди тлеющих развалин, растерзанные тела людей... Все это стоит перед глазами и сейчас, спустя тридцать с лишним лет.

Он помнит лязганье металла, скрежет гусениц громадин, разрисованных черно-белыми крестами, зловещие голоса оккупантов, расстрелы. Помнит виселицы, застывшие трупы с бумажными или фанерными табличками, на которых чужая рука, коверкая русские буквы, писала «коммунист», «партизан»...

Десять дней он жил в этом аду. Десять бесконечно долгих дней, которые сделали удивительно зыбкой, неразличимой грань между жизнью и смертью. Был ли страх? Наверное. Человек, а тем более ребенок, не может не бояться. Но была еще и ненависть в мальчишеском сердце, жгучая ненависть к тем, кто пришел вешать и убивать, жечь дома и угонять людей в неволю.

Но память хранит и другое. Он видел героизм тех, кто дрался за родную землю.

Враг отступил, оставив на месте совхоза дымящееся пепелище. Вернулась из леса Ефимия Ивановна Губарева с четырьмя детьми, а ни дома, ни крова нет.

В 1942-м переехали в Куйбышевскую область, в село Гвардейцы, что под Борском. Время тяжелое, голодное. В поле одни женщины да дети-подростки. А нужно было и пахать, и сеять, и убирать. В поле труд нелегкий. Запряг поутру четырех лошадей, ушел на борозду в степь и только к вечеру назад. Ноет спина, болят руки, ноги как ватные, голова кружится от постоянного недоедания. А завтра - то же самое.

В 1945-м снова вернулись в Подмосковье. Стал дальше учиться. В школе дела шли хорошо. А после десятилетки видел только одну дорогу - в небо. А однажды заколебался. Вернулся в их места демобилизованный моряк. Щеголял формой, флотскими манерами. И Алексей засомневался: «Флот или авиация?» И вдруг в газете объявление: идет набор в училище морских летчиков. Училище, правда, было техническое, но соединяло и небо, и море. Поступать поехали вдвоем: Алексей и его двоюродный брат Валентин. Сдали экзамены, начали учиться. «Валентин,- признался однажды Алексей,- уйду я отсюда. Летчиком хочу стать. Понимаешь: лет-чи-ком!» И надо же, приходит к ним в училище разнарядка - перевести в летную группу несколько человек.

Он перешел в училище морских летчиков. Через год в составе тех, кто особенно успешно осваивал программу и имел высокий балл по всем дисциплинам, его перевели сразу на третий курс. А в 1952 году лейтенант Алексей Губарев был направлен для прохождения дальнейшей службы в одну из частей авиации Тихоокеанского флота.

Дальний Восток. Приморье... Край сопок и туманов, край резкой смены погоды, красивый и суровый. Там он становился летчиком, там познавал всю мудрость неба, учился выбираться из, казалось бы, безнадежных ситуаций.

Полеты над морем... Задания разные: «удары» по кораблям «удары» по береговым объектам, в одиночку и группами. Однажды шли в плотных боевых порядках, крыло в крыло, на большой высоте. С земли поступила команда: заходить па посадку звеном, интервалы минимальные.

Погода тихая, нет ни облачка. Термометр на земле показывает плюс тридцать. Воздух над аэродромом прогрелся так, что казался плывущим, дрожащим, словно все кругом превратилось в сплошную играющую струю, какая обычно тянется за двигателями впереди идущего самолета.

Его «ил» шел плавно, послушно реагировал на рули. Но вдруг самолет резко тряхнуло и бросило с крыла на крыло. Высота 150 метров, земля совсем рядом, а машину бьет и бьет. В голове одна мысль: «Растяпа, угодил-таки в спутную струю!» Руки крепко сжали штурвал. Увеличил обороты. Когда бросило влево, «выхватил» самолет из струи. Выровнять удалось у самой земли. На второй круг уходил с твердой уверенностью, что подобное никогда не повторится.

Летчики знают, что любая ошибка пилота может быть чревата тяжелыми последствиями. Ошибка в момент, когда «пет высоты», особенно опасна.

Память хранит и другой случай. Шли контрольные полеты. Технику пилотирования проверял Герой Советского Союза генерал С. Гуляев. Взлетели. Алексей действовал четко, на вводные реагировал быстро, вдумчиво. На короткое «Возвращаемся» ответил так же коротко «Есть!» и перевел машину на снижение. Вот тут и случилось то, чего не мог предвидеть ни он сам, ни тот, кто сидел во второй кабине. Все вокруг вдруг наполнилось густым едким туманом. Он затруднял дыхание, застилал мутной пеленой остекление, осложнял полет.

- Товарищ генерал, наденьте маску и очки... - Это были первые его слова после того, как он понял, что причина в лопнувшей трубке гидросистемы. И спокойно добавил: - Я все вижу, продолжаю пилотировать.

Губарев верил, что сумеет довести самолет до аэродрома и посадить. Он знал также, что проверяющий ему доверяет. Его спокойное «Действуйте» придало Алексею еще большую уверенность.

На посадке он уже почти ничего не видел. Машинальное движение рукой по стеклу, естественно, не улучшило видимость. Открыл форточку. Лицо вплотную придвинулось к приборам. Шасси... Разворот... Закрылки... Ручку чуть-чуть на себя... И вот оно, легкое касание полосы.

Генерал не спешил давать оценку действиям проверяемого. Он смотрел на усталое лицо летчика, глаза которого еще продолжали слезиться от распыленной жидкости из гидросистемы, потом, обернувшись к собравшимся у самолета офицерам, сказал:

- Ставлю в пример.- И уже только Губареву: - Молодец! У меня нет замечаний...

Позднее, когда Сергею Арсентьевичу Гуляеву докладывали список офицеров, подавших рапорт о поступлении в Военно-воздушнуЕо академию, он подчеркнул фамилию Губарева: «Этого особо рекомендую».

Годы учебы - и снова полеты. Теперь уже над Черным морем. Он - командир эскадрильи. И теперь в ответе не только за себя, но и за других. Каждое свидание с небом было радостью. Две тысячи часов налета, значок летчика 1-го класса на груди - таков его актив.

В марте 1962 года, спустя почти год после гагаринского старта, разговор в штабе флота:

- Товарищ Губарев, хотите стать космонавтом?

Вопрос неожиданный и сложный. Сложный потому, что, наверное, нет таких, кто бы не хотел стать покорителем космоса. По возраст? Ему, Алексею Губареву, уже 31 год. «Не стар ли? - так думалось тогда.- Смогу ли?»

- Хотел бы, конечно!

- Подумайте.

В Москве встретил многих друзей. Один из них высказал сомнение: «Медики строги, смотри, если зарубят, не видать тебе ни космоса, ни неба». Но Алексей прошел.

Незадолго до старта я расспрашивал его, как шла подготовка к полету.

- Работали... Без скидок, без упрощений. Девиз суворовский: тяжело в учении - легко в бою. Комплекс сложный. Технику изучали тщательно - и когда были в составе дублирующего экипажа, и потом. Каждый раз находили для себя что-то новое. Наверное, так и должно быть. Мы же испытатели, исследователи.

- Ну а твой напарник, бортинженер?.. Что скажешь о нем? Ведь с ним делить все трудности долгого рейса.

Он не скрытничал, не лукавил:

- Всякое бывало... Бывало, ссорились. Представляешь, он мне говорит однажды: «Леша, сделай, пожалуйста...» Я мужик взрывного характера. Кричу: «Ты что, черт тебя возьми! Какие еще «пожалуйста»?! Ты пока «пожалуйста» выговоришь, мы двести километров пролетим!» Но я люблю этого человека, верю ему. Он скромен, порядочен, для него работать - это значит жить...

Добавлю: бортинженер тоже с большим уважением относится к своему командиру. Это подтвердил и их тридцатисуточный полет на «Салюте-4».

Мартовским днем 1978 года с Байконура взял старт двадцать восьмой космический корабль из серии «Союзов». В сообщении ТАСС об этом говорилось: «Запуском корабля «Союз-28» открывается новый этап исследования и использования космического пространства в мирных целях, проводимых совместно социалистическими странами в соответствии с программой сотрудничества «Интеркосмос», в осуществлении которой принимают участие Народная Республика Болгария, Венгерская Народная Республика, Германская Демократическая Республика, Республика Куба, Монгольская Народная Республика, Польская Народная Республика, Социалистическая Республика Румыния, Союз Советских Социалистических Республик и Чехословацкая Социалистическая Республика». Алексей Губарев был командиром на этом корабле. Вместе с ним, трудился на орбите - на «Союзе-28» и «Салюте-6» - гражданин ЧССР Владимир Ремек.

Восемь суток в космосе. Казалось бы, после 30 суток это не гак уж и много. Однако в космосе еще не было ни одного легкого полета. И, наверное, не скоро будут такие.